Японские сказки...и иже с ними.
Я тут просто вспомнила, что в детстве была у меня книжка... японских сказок. 94 года выпуска. сказки - ну, сказки, ну странные, японские... но вот рисунки - аж жуть брала местами. а местами оторваться не могла - дооолго рассматривала, чуть не под лупой. порой я этих рисунков боялась- потому что они были... живые. натурально живые и местами страшные. О_о
нашла я эту книжку(дома у себя, потрепанная - аж жуть!), автора нашла.. Кирилл Чёлушкин. и нарыла что этот человек рисовал... ну что... вон оно, японская нечисть во всей своей красе - которую я еще в детстве узрела, да...
Насколько мне известно, данная книжка переиздавалась дважды - первый раз - та самая которая у меня была - она была его первой попыткой, и не всегда стилистически и исторически правильна - автор не знал тогда точно как что рисовать. вторую я не видела, но из того что смогла выудить в интренете - она более правильна в иллюстрациях... но, честно говоря - я очень люблю вот эту. =) другой не видела, а эту читала все детство, и, честно сказать жууутко боялась некоторых рисунков. живые они, живые...
любимые мной сказки - Дворец Королевы Кошек, Шепчущий мост, Огневой Таро, Чудо материнской любви..
В общем, захотелось поделиться, потому я с час клепала этот длинный пост. =)
Обложка(перед и зад обложки собственно):
Кирилл Челушкин "Японские сказки"Издательство "Знак", Москва. 1994 г.
Форзац 
Титульный лист 
А ниже собственно - текст сказок и иллюстрации - те самые. осторожно, трафик - они конечно не огромные, но и не маленькие. =)
я нашла все 12 сказок, дада... +) Замок Повелителя Муравьев
Замок повелителя муравьев
В старину это было, в далекую старину.
Один человек торговал рыбой вразнос. Как-то раз полил сильный дождь. Вдруг разносчик заметил, что одного муравья вот-вот унесет потоком воды. Держится он лапками за сосновую иглу, а гибель подступает к нему все ближе.
У разносчика сердце было доброе:
– Эх ты, бедняга, жаль мне тебя!
Протянул он муравью конец своего коромысла и вызволил его из беды.
На другой день опять идет разносчик этой же дорогой. Вдруг откуда ни возьмись вырос перед ним человек огромного роста и говорит:
– Вчера ты спас муравья. Великое тебе спасибо! Мы хотим тебя отблагодарить. Следуй за мной!
– А куда идти-то?
– Я покажу тебе дорогу.
Пошел великан вперед и вдруг остановился перед крошечной дыркой в земле. Показал он на нее рукой:
– Полезай туда!
Разносчик так и оторопел.
– Куда, в эту махонькую дырку? Да как же в нее влезть?
– А ты зажмурь глаза покрепче, остальное – не твоя забота.
Послушался разносчик, зажмурил глаза. А когда открыл их, то показалось ему, что он в райском саду.
Цветут кругом цветы всех четырех времен года, красные, белые, желтые, лиловые... Над цветами пестрые бабочки летают невиданной красоты. В воздухе разлит сладкий аромат. А поодаль сверкает сквозь легкое покрывало весенней дымки великолепный замок. Замер невольно на месте разносчик и спрашивает:
– Чей это замок?
– Я тебя провожу туда,– ответил великан.– Это замок Повелителя муравьев.
В тот же миг очутились они в замке. Ласково принял разносчика Повелитель муравьев. Гостю подали роскошные яства, а девушки-муравьи позабавили его веселыми плясками.
– Возьми эти дары в благодарность за спасение моего кэрая,– молвил Повелитель муравьев разносчику и подарил ему великолепный наряд из шелка.
– Стоит только махнуть рукавом этого халата – и получишь все, что пожелаешь. Но смотри никому его не показывай, не то лишится он своей чудесной силы.
С той поры уже не надо было разносчику торговать рыбой. Стоило только махнуть рукавом чудесного халата и пожелать чего-нибудь, как все вдруг появлялось: и деньги, и платье, и вкусная еда. Богато зажил разносчик в новом прекрасном доме.
Как-то раз, когда муж из дому ушел, стала жена разносчика прибирать в чулане и заметила какой-то ларец. Откуда только он взялся? Открыла она его, а в нем нарядный узорчатый халат. Взяла жену ревность.
«Уж наверно,– думает она,– принес муж этот наряд из какого-нибудь дурного дома, вот и прячет от меня. Ну погоди же, я проучу тебя! Узнаешь, как ходить к продажным красоткам!»
Бросила она драгоценный наряд в очаг. Но вдруг пламя ярко вспыхнуло и расстелилось по полу, как циновка. Все сразу занялось, запылало и сгорело дотла: новый хороший дом, одежда и утварь.
Вернулся разносчик, а вместо дома – пепелище. Стоит жена возле дымящихся углей и горько плачет:
– Большую беду натворила я, муж мой. Нечаянно, сама не знаю как, сожгла весь дом.
– Как, неужели все сгорело дотла? Но хоть ларчик успела ты вынести из огня? Тот, что стоял в углу чулана?
– Нет, он сгорел самым первым.
Разносчик только вздохнул:
– Ну тогда все пропало! Не взмахнешь рукавом, которого нет.
Треугольный Сон
Треугольный сон
В старину это случилось, в далекую старину.
Жили в одном городке два приятеля: Тэппэйроку и Хатикоробэй. Раз в новогодний вечер сговорились они между собой рассказать друг другу, какой первый сон каждому приснится.* За беседой и чаркой вина Хатикоробэй незаметно для себя вздремнул. Во сне разобрал его смех: хе-хе-хе, хи-хи-хи. Тэппэйроку поскорей растолкал приятеля:
– Ага, Хатикоробэй, ты уже видел свой первый новогодний сон. И уж, наверное, любопытный! Скорей выкладывай, что тебе снилось.
– А, глупости! Я, правда, немного клевал носом, но чтоб я спал! Да ни одной минутки!
– Не ври, дрых вовсю и так громко хихикал, будто тебя щекочут. Значит, тебе сон привиделся. Ну, говори какой, мне не терпится узнать.
– Не знаю, хихикал я или нет, но никакого сна я не видел. Что пристал? Мне-то лучше знать. Не видел – и все!
– Нет, врешь, видел, видел. Зажилил сон, сквалыга!
Тут закричали оба: ты видел сон; нет, я не видел. Слово за слово, закипел у них спор, а где спор, там и ссора: «Посулил мне сон, так выкладывай!» А после ссоры пошла у них тяжба. Потащил Тэппэйроку силком Хатикоробэя в суд.
А судья стал требовать: сознайся да сознайся, что утаил новогодний сон. Но Хатикоробэй уперся на своем: не видел я сна, которого не видел. Разгневался судья и велел привязать Хатикоробэя к верхушке сосны на горе Готэн. Качает его там холодный ветер.
Ночью вдруг прилетел тэнгу, кружась и порхая в воздухе, словно большая птица, и опустился на сосну.
– Эй, кто тут? Отзовись!
– Это я, Хатикоробэй.
– А зачем ты здесь ночью на верхушке дерева?
– Да вот принуждает меня судья сознаться, что я видел сон, которого не видел, и велел привязать меня к сосне.
– Ах ты, бедняга! Я развяжу тебя.
– Спасибо тебе, господин тэнгу, от всей души спасибо. Но скажи мне вот что: как ты летаешь по воздуху? Верно, мудреное это дело!
– И вовсе нет, наука здесь небольшая. Каждый может так летать, кто владеет сокровищем тэнгу.
– А что это такое, сокровище тэнгу?
– Вот оно, погляди. Видишь эту палку? На вид простая, но есть у нее чудесное свойство. Когда хочешь взлететь на небо, надо махнуть палкой и сказать: «Ситяракатянтян, ситяракатянтян». А надо тебе спуститься вниз, махни палкой и скажи: «Одзуйдзуйнодзуй, одзуйдзуйнодзуй». Только и всего. Но вот что я себе скажу! Ты уверяешь, будто не видел сна, а на самом деле видел, да еще какой! Хочешь меняться со мной? Ты мне отдашь свой вещий сон, а я тебе – чудесную палку?
– И правда, эта палка – чудо из чудес Пожалуй, давай меняться. Но покажи наперед, какова-то она на деле.
– На, попробуй,– сказал тэнгу и отдал чудесную палку.
Хатикоробэй крикнул: «Ситяракатянтян, ситяракатянтян!» – взмахнул палкой и легко взлетел в небо. Понравилось ему, летает, летает, а назад не спускается. Ждал его тэнгу, ждал и завопил громким голосом:
– Хатикоробэй, довольно, верни мне мое сокровище. Не надо мне твоего сна, только отдай палку.
Но Хатикоробэй летел все дальше и дальше. Что мог поделать бедный тэнгу?
Долго бы еще носился в воздухе Хатикоробэй, но есть захотелось. Надо было спускаться вниз. Сказал он: «Одзуйдзуйнодзуй, одзуйдзуйнодзуй»,– взмахнул палкой и очутился на земле в городе Нумата.
Смотрит Хатикоробэй по сторонам, где бы ему поесть. А неподалеку стоит дом, на нем треугольная вывеска с надписью: «Харчевня «Три угла».
«Вот тебе на, странная вывеска! Что бы это значило? – думает Хатикоробэй.– Зерна гречихи – треугольные: может, здесь гречневой лапшой кормят?»
Постучал он в дверь.
– Эй, кто тут хозяева! Нельзя ли поесть у вас гречневой лапши?
На стук вышел хозяин с заячьей губой.
– Пожалуйте в дом, вот сюда, вверх по лестнице.
Поднялся Хатикоробэй в верхнее жилье и очутился в треугольной комнате.
Спрашивают его:
– Не угодно ли сначала в бане помыться?
Пошел он в баню. Стоит там треугольный чан, а Заячья Губа огонь под ним разводит. Выкупался Хатикоробэй.
– Ну, теперь несите мне лапши, да побольше!
Поставили перед ним столик. Глядит Хатикоробэй: и столик-то диковинный – с тремя углами.
– Э, видно, у них тут все на три угла.
Начал Хатикоробэй уплетать за обе щеки лапшу. Вдруг откуда ни возьмись запрыгала по столу треугольная лягушка: шлеп, шлеп, шлеп. Только кончил он есть, как Заячья Губа подал счет. А денег у Хатикоробэя, как на грех, ни гроша.
– Не стоит эта лапша денег, по ней лягушка прыгала. Не буду платить.
– Вот еще, выдумал! На дармовщину поесть захотел. Давай деньги!
Заспорил Заячья Губа с Хатикоробэем и схватился с ним врукопашную.
Получил Хатикоробэй тумака и скатился с лестницы. Как ударился лбом о треугольный столб! Вскочила у него на лбу треугольная шишка. От боли Хатикоробэй охнул и открыл глаза... Какое счастье! Все было только сном!
А приятель спрашивает:
– Так что же приснилось тебе в новогоднюю ночь?
* С давних пор в Японии существовало поверье, что сон, приснившийся в Новогоднюю ночь - вещий. Желатеольно было увидеть или гору Фудзи, что сулило успехв делах, или сокола - символ преодоления невзгод, или баклажаны - они приносят богаство. О сне расказывать ыбло нельзя, иначе не сбудется, но его можно было купить, и тогда счастье якобы переходило к его обладателю.
Кати-кати горошинка
Кати-кати горошинка
Давно-давно жили старик со старухой. Вот как-то утром стали они дом подметать. Старуха горницу подметает, а старик кухню. Нашел в углу горошину и радуется:
Старуха, а старуха,
Я горошину нашел.
Если в поле посадить,
Крупный вырастет горох,
Если в ступке истолочь,
Будет вкусная мука.
Стал старик советоваться со своей старухой, как тут быть, горошинка и проскользни у него между пальцев. Упала на земляной пол и покатилась. Катилась, катилась и попала в мышиную норку.
– Стой, стой, держи! Вот горе, вот беда! В кои веки горошинку нашел, круглую, сладкую, а она от меня укатилась. Старуха, неси топор!
Шумит дед, из себя выходит. Принесла старуха топор. Раскопал старик топором проход пошире и полез в мышиную норку. Лез, лез и очутился под землей. Пошел он вперед, громко распевая:
Укатилась от меня
Кати-кати-горошинка.
Кто горошинку видал?
Кто горошинку нашел?
Вдруг видит он: стоит у самой дороги каменный Дзидзо-сама*.
– Не видал ли ты, Дзидзо-сама, моей горошинки? – спрашивает старик.
– Видать-то видал, но вот беда, поднял я ее с земли, сварил и съел,– отвечает Дзидзо-сама.
– Ха-ха, вот оно как! Ну, тогда не о чем и толковать. Съел, и на здоровье. Пойду к себе домой.
Собрался старик идти домой ни с чем. Дзидзо-сама пожалел его:
– Дедушка, дедушка, подожди немного. Не отпущу тебя с пустыми руками.
– Что ж ты для меня можешь сделать, Дзидзо-сама?
– Я дам тебе добрый совет. Ступай дальше по этой дороге, увидишь красные сёдзи, это мышиный домик. Мыши сейчас к свадьбе готовятся, рис в ступке толкут. Ты им подсоби. Потом иди дальше. Увидишь черные сёдзи, это логово чертей. Будут черти в кости играть. Крикни петухом три раза, черти убегут, а тебе все их деньги достанутся.
– Вот спасибо тебе за науку,– сказал старик и пошел дальше, все вниз и вниз. Вдруг увидел он красные сёдзи.
– Эй, хозяева! Есть ли кто дома? – крикнул старик.
Выглянула тут мышка-невеста в свадебном наряде, спрашивает:
– Ты зачем к нам, дедушка, пожаловал?
– Слышал я, что у вас свадьба, вот и пришел вам подсобить рис в ступке толочь.
– А, вот это хорошо! Нам как раз помощник нужен. Подсоби нам, дедушка, скорее,– и пригласила старика в дом.
А в доме все так красиво убрано! В первой комнате стоят красные лакированные чашки на красных лакированных столиках и бронзовые жаровни. Во второй комнате шелковые халаты развешаны. Столько их, что и не счесть! А в третьей комнате много-много мышей. Толкут они в ступке чистое золото – звяк-звяк-звяк, припевая:
Пестиком толку, толку.
Так и пляшет он в руках!
А услышу мяу-мяу,
Всех проворней убегу.
Просо я толку, толку,
А устану – не беда!
Лишь бы мне жених достался
Из богатых закромов.
Взял старик пестик и начал толочь, да так проворно и ловко! Обрадовались мыши и подарили ему два халата из красного шелка.
Взял старик подарки, поблагодарил мышей и пошел дальше по крутому склону, в самую глубь подземного царства. Вдруг увидел он черные сёдзи, а из-за них стук и бренчанье доносится. Это черти в кости играют. Забрался старик на стропила в конюшне, чтобы его не приметили. Когда настала глубокая ночь, взял он веялку и давай ею хлопать. Поднял страшный шум, а потом как закричит петухом: «кэкэро-о».
Черти загалдели:
– Ого, да уж, никак, первые петухи пропели!
Подождал дед немного, а потом опять давай хлопать веялкой и кричать: «кэкэро-о».
– Вот уж и вторые петухи,– встревожились черти.
А дед еще больше зашумел, еще громче закричал: «кэкэро-о, кэкэро-о!»
Переполошились черти вконец:
– Вот и третьи петухи! Зазевались мы за игрой.
Побросали они деньги – и врассыпную. А дед потихоньку спустился вниз, забрал все деньги – и скорей домой.
То-то радости было!
Сбросили старик со старухой свою худую одежду с плеч и нарядились в новые халаты, а потом стали золото и серебро меркой мерить, так что звон кругом пошел.
Услышала старуха-соседка, и взяло ее любопытство. Заглянула она в дверь:
– Дома ли хозяева? Позвольте огонька занять.
Поглядела и ахнула:
– Ой, глазам не верю! Откуда вдруг такое богатство?!
Стал старик ей все по порядку рассказывать:
– Так, мол, и так. Добыл я и красные халаты, и денег целую кучу. Пойди-ка сюда, соседка, посмотри!
– Ах, зависть берет! – говорит соседка.– Привалит же людям счастье! Побегу-ка я скорей домой, пошлю в мышиную норку своего старика.
Побежала она со всех ног домой – и давай в комнатах подметать, а мужу велела в кухне подмести. Но как он ни старался, а горошины не нашел.
– Старуха, а старуха,– говорит сосед жене,– поди возьми горошину из мешка.
Принесла старуха горошину. Бросил ее старик в мышиную норку, раскопал себе топором проход и попал под землю. Прошел немного – и верно! Как ему и говорили, стоит у дороги каменный Дзидзо-сама. Спрашивает старик у него:
– Не видал ли ты моей горошинки? Она сюда покатилась.
– Видать-то видел, только вот беда! Поднял я ее с земли и съел.
– Что ты говоришь такое, негодный Дзидзо! – вскинулся на него жадный старик.– Да как ты смел съесть чужую горошину! Подумать только, целую горошину. Ввел меня в такой убыток! И как ты теперь со мной разочтешься! Сейчас же подавай мне взамен кучу шелковых халатов и гору денег.
Нахмурился Дзидзо-сама, но повторил и ему свои прежние советы.
Пошел жадный старик дальше, распевая песню:
Убежала от меня
Кати-кати-горошинка.
Кто горошинку украл,
Гору золота отдай.
Вдруг увидел он красные сёдзи. А в глубине дома слышится: звяк-звяк-звяк. Это мыши толкут в ступке золото, припевая:
Пестиком толку, толку.
Так и пляшет он в руках!
А услышу мяу-мяу,
Всех проворней убегу.
Зашел жадный старик в мышиный дом, а сокровищ там и не сосчитать; повсюду красные халаты развешаны, красные лакированные чашки на красных столиках стоят, деньги грудой навалены. Разгорелись у старика глаза. «Как бы так сделать,– думает,– чтобы все это богатство мне одному досталось. А ведь дело-то простое– стоит только кошкой замяукать».
Крикнул он во весь голос: «Мя-ау! Мя-ау!»
Сразу погасли огни в мышином домике. Кругом стало темно, все пропало из глаз. Ни домика, ни мышей.
Шарит вокруг руками жадный старик, как слепой. Кое-как отыскал дорогу, пошел дальше ощупью. Шел, шел, вдруг впереди блеснул огонек, появились перед ним черные сёдзи, за ними в доме что-то стучит-бренчит. Заглянул дед в щелку, видит: черти в кости играют. Деньги перед ними кучами насыпаны.
«Правду мне сказал этот каменный столб»,– думает жадный старик. И потихоньку, чтоб черти не приметили, забрался на стропила конюшни, но впопыхах не слишком надежно там примостился.
Настала полночь. «Теперь самое время!» – думает жадный старик. Взял веялку и давай хлопать. А потом как крикнет во весь голос:
– Ха-а, первые петухи!
Чертей оторопь взяла.
– Что там? Что такое?
Подумал старик: «Дело-то на лад идет!» – и заорал еще громче прежнего.
– Ха-а, вторые петухи!
Еще сильнее всполошились черти, залопотали:
– Эй, слышите! Опять!
А жадный старик совсем расходился. «Надо,– думает,– хорошенько их пронять, чтобы дали стрекача!» Как рявкнет:
– Ха-а! Третьи петухи!
Черти удивляются:
– Слышите! Чей это голос?
– Вот и прошлую ночь кричал кто-то петухом, да все наши денежки и подтибрил.
– Мало ему! Снова пришел.
– Бейте его, колотите!
Испугался жадный старик, сорвался с потолочной балки, вот-вот упадет в самую гущу чертей, но зацепился носом за гвоздь и повис, болтая ногами. Хоть и страшно ему, а невольно самого смех пробрал: «Хе-хе!» Еще больше разозлились черти.
– Держите старикашку!
– Так это ты наши денежки стащил!
И давай его колотить. Избили, искровенили всего, не помнил старик, как и вырвался. Вылез он из мышиной норки, плачет в голос.
А старуха радуется:
– Муженек-то мой в красном халате идет, веселые песни поет. Не хочу больше ходить в лохмотьях!
Сорвала она с себя свое рваное платье и бросила в огонь. На том и сказке конец.
Желаю счастья, желаю счастья!
* Дзидзо - буддистское божество, покровитель детей и путников, каменные статуи которого часто ставились возле дороги.Шепчущий Мост
Шепчущий Мост.
Некогда в деревне Адзума жила юная девушка лет тринадцати по имени Оросу, прекрасная, как еще не раскрывшийся цветок вишни. Все молодые люди с ума по ней сходили.
Но вот в лунные ночи стал появляться возле ее дома какой-то незнакомый юноша. Был он очень хорош собою. Вначале, бывало, Оросу вся закраснеется, когда его увидит, а потом незаметно проникла в ее сердце любовь к нему.
Однажды ночью впервые заговорили они друг с другом.
– Кто ты? – спросила Оросу незнакомца.– Зачем приходишь ты каждую ночь к моему дому?
– Родом я с севера. Всего лишь один раз увидел я тебя, но с тех пор твой образ всегда стоит перед моими глазами, словно выжженный огнем.
Но вот что удивительно,– незнакомец приходил только по ночам и не называл своего имени. Хотелось Оросу узнать, кто он такой, и вот какую хитрость придумала девушка. Воткнула она в платье юноши иголку с длинной-длинной ниткой. На другое утро нитка привела ее к тысячелетней криптомерии. Иголка с ниткой вонзилась в ее кору.
Глядит Оросу и глазам своим не верит. Значит, прекрасный юноша был духом старой криптомерии!
Вернувшись домой, девушка со слезами рассказала родителям о своем горе. Сильно испугались люди в деревне и решили срубить старое дерево.
Вот собралось несколько сот человек. Стали они рубить криптомерию. Но каждую ночь щепа и обрубленные ветки возвращались на свое место и снова прирастали к дереву. Наутро и следа топора нельзя было заметить на его стволе. Так прошло много дней.
Все деревья в лесу были опечалены бедой, постигшей их властелина, и пошли навестить его. Явился и чернобыльник. Но могучая криптомерия сказала ему:
– Ты ведь не дерево, а только жалкий кустарник. Не место тебе среди деревьев.
Рассердился чернобыльник и сказал людям из деревни:
– Бросайте в огонь все, что удастся отрубить от криптомерии.
Не один десяток дней рубили они старое дерево, сжигая щепу и ветки, а в глубь ствола вбивали большие железные стрелы. Только так и удалось повалить криптомерию.
Решили построить из нее мост к Фукусимскому замку. Но, как ни бились, не могли сдвинуть с места тяжелое дерево. Тогда призвали Оросу. Подошла она к криптомерии и. что-то тихонько ей шепнула. И вдруг ствол дерева покачнулся, точно кивнул, и легко-легко сдвинулся с места.
Построили из него великолепный мост. Но люди боялись по нему ходить, потому что ночью он словно шептал что-то тихим и грустным голосом.
По приказу владетеля замка снова привели Оросу, одетую в нарядное платье.
Стала она переходить через мост, а у самой глаза полны слез. Сделает несколько шагов и прижмется щекой к перилам. Но вдруг дыханье отлетело от нее, и она упала посреди моста мертвая.
С тех пор и прозвали его «Шепчущим мостом».
Корабль-Призрак
Корабль-Призрак.
Случилось это в годы Хорэки. Однажды в осеннюю пору от побережья Мацумаэ отплыл парусник. Было на нем семь человек команды во главе с кормчим Магоскэ. Они возвращались к себе на родину в Ниигата.
На третий день стал уже маячить вдали остров Садо и влево от него родной берег, как вдруг налетела внезапная буря. Море закипело, как в водовороте. Казалось, вот-вот парусник опрокинется вверх килем. Матросы бросились убирать паруса. А море бушевало все сильнее. Крикнул кормчий Магоскэ:
– Бросай груз за борт! Руби мачты!
Но тут набежала волна, высотой до самого неба. С грохотом обрушилась она на корабль. Корма раскололась надвое, нос корабля разлетелся в щепы, и матросы пошли рыбам на корм. Один лишь Магоскэ успел ухватиться за какую-то доску.
Море понесло его вдаль, словно обломок корабля. Дождь и ветер слепили его.
Лишь иногда удавалось ему, поднявшись на гребень волны, поглядеть вдаль, не покажется ли где парус? День склонился к вечеру, начало темнеть. Одна за другой набегали волны, похожие на громадных китов, подымали его на спину и снова бросали в пучину.
Магоскэ не мог понять, куда его несло течением, где берег, а где открытое море. Настает ночь, а навстречу ему не попалось ни одного корабля.
В отчаянии Магоскэ то умолял бога Компира о спасении, то давал обеты богу Ияхико... Цепляясь за тонкую доску, он летел с гребня волны в пучину. Казалось ему, вот он, конец, пришел, но новый вал подхватывал его и выносил наверх.
Магоскэ было уже совсем отчаялся, как вдруг услышал громкие крики:
– Руби мачты! Бросай груз за борт! Держи руль!
Прямо на него в ночном мраке несся какой-то корабль. Собрав последние силы, Магоскэ завопил:
– Спаси-ите! Тону-у!
Вдруг он совсем близко от себя увидел полуразбитый корабль. Человек десять команды цеплялись за него, крича во весь голос.
Люди эти не походили на живых. Иссохшие, с синими лицами, они были видны, как смутные тени, в такой кромешной тьме, где, казалось, глаз ничего не мог бы различить. Весь корабль тоже выступил из мглы, не сливаясь с нею. Крик замер на губах Магоскэ. Корабль прошел справа от него и быстро стал удаляться.
Вдруг послышался отчаянный вопль многих голосов: «А-а-а!» И в тот же миг корабль разбило в щепы, а цеплявшиеся за него люди словно растаяли. Крики их стихли, только страшно грохотали волны.
– Корабль-призрак! – подумал Магоскэ; вспомнились тут ему все страшные рассказы об этом корабле. Теперь он был рад, что один остался.
Но вдруг опять послышались крики:
– Руби мачты! Груз за борт! Держи руль! Погибаем! – И корабль-призрак появился снова. И снова люди цеплялись за него, призывая на помощь. Набежала волна и разбила корабль в щепы... Раздался опять тот же самый дикий вопль – такой ужасный, что, казалось, никто не мог бы услышать его дважды и остаться в живых. Виденье исчезло, лишь страшно загудели волны.
Не успел Магоскэ перевести дух, как снова ветер донес до него крики:
– Руби мачты! Груз за борт! Держи руль!
И все повторилось снова. Мольбы, призывы, проклятья, последний вопль погибающих... Неужели этому не будет конца? Сердце Магоскэ замирало, душа у него готова была расстаться с телом, но он не выпускал доски из рук и все-таки держался на воде.
Наконец забелел рассвет. С первыми его лучами корабль-призрак исчез навсегда. Ветер и дождь стали утихать, волны немного улеглись. Три дня носился Магоскэ по волнам и вконец обессилел от усталости и голода. В глазах у него было темно, руки одеревенели... К чему было дольше надеяться? Жизнь уже покидала его, как вдруг в море что-то мелькнуло... На волнах качалась связка соломы. Магоскэ поймал ее. Внутри, в полотняном мешочке оказались две сухих плети со стручками красного перца, Магоскэ съел стручков десять – и воспрянул духом. А тут вскоре его заметили с корабля, вытащили из воды и благополучно доставили в залив Ниигата, назад к родным берегам.
Ваятель и Ящерица.
Ваятель и Ящерица.
Жил в старину один замечательный ваятель. Но имя его было никому не известно. Никак не мог он выбиться из нищеты.
Как-то раз заметил он, что на большом камне в его саду играет ящерица, хвост у нее так и вьется, серебром на солнце отливает. Долго любовался ваятель ящерицей, глаз не мог отвести. Решил он изваять ее подобие. Вылепил форму и отлил ящерицу из серебра.
«Сам вижу, что хорошо удалось!» – подумал он, и снес серебряную ящерицу на продажу в лавку торговца разной утварью.
Не прошло и дня, как ее купили.
Скоро посыпались заказы: каждому хотелось иметь такую же.
Прошла о серебряной ящерице громкая слава. Все называли ее дивным произведением искусства.
Прославился ваятель и стал богатеть. Сколько ящериц ни отливал он из серебра, они и дня не лежали в лавке.
Но вот что было удивительно. Каждый раз, когда он выходил в свой сад, зимой или летом, все та же самая ящерица всегда играла на том же камне, и в летнюю жару, и зимой, когда все вокруг было занесено снегом.
Сначала ему невдомек это было, но потом приметил ваятель, что только он один и видит ящерицу, а другие ее не замечают. Жутко ему стало. Наконец он собрался с духом, взял камень – и убил ящерицу.
Но с того самого часа его изделия потеряли прежнюю красоту. Никто больше не покупал серебряных ящериц. И за короткое время ваятель снова впал в безвестность и нищету.
Певец с оторванными ушами
Певец с оторванными ушами.
Случилось это в старину, в далекую старину, много веков тому назад. В селенье Акамагасэки был храм Амида, где молились за упокой всех погибших из рода Тайра. Настоятель этого храма очень любил слушать одного слепого певца по имени Хоити. Нищий Хоити бродил по окрестным деревням и под звуки цитры пел о падении и гибели могучего рода Тайра, о великих битвах прошлого.
Настоятель приютил Хоити у себя в храме и стал заботиться о нем.
Однажды летом, под самый вечер, позвали настоятеля в дом одного из прихожан совершить заупокойную службу. Вместе с ним пошли и служки. Хоити остался в храме один.
Стояла душная жара, и слепцу не спалось. Сидя на веранде, он поджидал настоятеля.
Вдруг подул прохладный ветерок, и со стороны ворот послышались чьи-то тяжелые шаги. Слепец прислушался. Наверно, это шел воин: в лад шагам доспехи побрякивали. Воин остановился прямо перед слепцом и сказал:
– Я слуга одного высокого лица. Мой господин сейчас находится в Акамагасэки. Узнал он, что есть здесь хороший певец, умеющий играть на цитре. Он хочет послушать тебя. Идем же со мной немедля.
Слепцу показалось, что его влечет какая-то неотвратимая сила. Не мог он отказаться и взял свою цитру, а воин повел его куда-то за руку.
Короткое время шли они по дороге неизвестно куда, а потом поднялись по ступеням лестницы, такой высокой, словно вела она во дворец. Удивился Хоити, он ведь знал, что поблизости никакого дворца не было. Но вот слышит он: ввели его в залу, полную знатных людей; шуршат шелка женских одежд, слышится вежливая речь придворных...
– Господин наш соизволил пожелать, чтоб исполнил ты сказ про битву Данноура. Начинай же! – прозвучал властный, сухой голос. Так могла говорить только самая знатная госпожа.
Повинуясь ей, Хоити заиграл на цитре и запел о гибельной битве. В зале все затихло, не слышно было ни звука.
Но вот начал он сказ о том, как старая государыня Нии погрузилась в пучину моря вместе с юным императором Антоку.
О, горе, горе!
Великое горе!
Смотрите,
Как ветер внезапно развеял
Весенний, едва лишь раскрывшийся цвет.
О, печаль!
О, рок беспощадный!
Смотрите,
В бурных волнах исчезает
Прекрасный, как яшма, царственный лик.
При этих словах вдруг послышались неистовые стоны и леденящий душу плач. Певец замолк, но рыдания долго не утихали.
Наконец Хоити покинул дворец, удостоившись самых высоких похвал.
– Наш господин восхищен твоей игрой на цитре. Еще шесть ночей подряд мы будем посылать за тобой. Смотри же непременно приходи, но никому об зтом ни слова! – приказал певцу тот же самый повелительный женский голос.
Хоити обещал молчать.
На следующую ночь опять пришел за ним тот же воин и снова отвел слепца туда же, куда и прежде.
Снова Хоити начал сказ о гибели рода Тайра. И снова еще громче прежнего раздались рыдания, возгласы: «О, горе нам, горе!», глухо зазвенело оружие... И раньше, бывало, люди плакали, слушая певца, но таких скорбных вздохов и стенаний он никогда еще не слышал.
Незадолго до рассвета слуга отвел его назад в храм.
Но настоятель заметил, что Хоити странным образом ушел куда-то поздней ночью, никому не сказавшись.
– Послушай, Хоити! Куда это ты ходил в такой поздний час? – мягко спросил он слепца.
Но Хоити, помня свое обещание, не проронил ни слова.
Встревожился настоятель и велел служкам следить за слепцом. Когда ночью Хоити потихоньку вышел из храма, один из служек пошел за ним по пятам.
Ночь была ненастная. Стояла непроглядная темь. Хоити шел вперед уверенным и быстрым шагом, как будто кто-то вел его за руку. Служка скоро потерял слепца из виду и хотел уже повернуть назад, как вдруг до него донеслись со стороны кладбища громкие звуки цитры.
«Тут что-то неладно...» – насторожился служка и пошел поглядеть. Видит он: сидит Хоити перед усыпальницей Тайра, играет на цитре и поет о битве при Данноура, а вокруг него летают синие огоньки.
Испуганный служка схватил слепого певца, силой потащил его оттуда и все рассказал настоятелю. Лишь тогда Хоити поневоле открыл свою тайну.
– Страшное дело! – воскликнул настоятель.– Жаль мне тебя, Хоити, ты попал во власть мертвецов. Того, кто хоть раз говорил с мертвецами, они уже считают своим и ни за что не выпустят из-под своей власти. Ночь от ночи они будут все больше приходить в неистовство, пока не растерзают тебя. Беда нависла над тобой. Но попробую спасти тебя чудесной силой сутры, отгоняющей демонов.
Тут, с помощью служки, раздел он Хоити донага и написал повсюду кистью на его теле священные знаки этой сутры.
– Когда за тобой придут ночью, смотри – ни звука. Сиди неподвижно. Если пошевелишься, если подашь голос, тебя утащат силой, и тогда ты погиб,– сказал слепцу настоятель, и к вечеру он снова ушел. Хоити остался один.
Настала глубокая ночь.
Слепец, как всегда, сидел на веранде. Вдруг снова зазвучали знакомые шаги посланного воина. Он остановился перед слепцом и властно позвал:
– Хоити!
Но тот замер, затаив дыхание.
– Хоити! – снова позвал посланный еще суровее прежнего.
– Хоити! – крикнул он в третий раз, голосом, полным гнева.
Но Хоити словно в камень обратился. Тогда воин тяжелыми шагами взошел на веранду, наверно, для того, чтобы потащить его силой, но вдруг застонал:
– О-о-о! – и медленно попятился назад.– Кто это? Кто сидит здесь, весь покрытый священными письменами? Я не могу приблизиться. Страшно мне, страшно! Я не в силах подойти. Сотри эти письмена, скорее, скорее!
Потом наступило молчание. Хоити почувствовал на себе пристальный взгляд.
– А! – внезапно воскликнул воин.– А! Остались незащищенные места. Вижу твои уши! Я все-таки заставлю тебя пойти со мной.
И он ухватил слепца за оба уха и с силой потащил за собой. Хоити почувствовал нестерпимую боль, но стиснул зубы и не издал ни звука и не сдвинулся с места. Воин еще раз рванул изо всех сил и оторвал ему оба уха напрочь. Кровь хлынула ручьями, но Хоити так и не пошевелился.
– Покажу эти уши моему господину в знак того, что я приходил сюда! – воскликнул посланный. Шаги его начали удаляться и замерли вдали, а Хоити упал без памяти.
Когда настоятель вернулся, он горько пожалел о том, что забыл написать священные знаки на ушах слепца. Из-за этого Хоити был на волосок от гибели...
Слух об этом чудесном происшествии распространился повсюду. Все говорили о «певце с оторванными ушами». Народ стал собираться толпами, чтобы послушать Хоити. И вскоре безвестный до того певец стал славен по всей Японии.
Морской рак и ворон
Морской рак и ворон.
В старину это было, в глубокую старину. Бродил из деревни в деревню один нищий монах. Зашел он однажды по дороге в чайный домик. Ест данго и чай попивает.
Поел он, попил, а потом говорит:
– Хозяйка, хочешь, я тебе нарисую картину?
«Какую картину может нарисовать этот оборвыш?» – подумала хозяйка.
А монах снял с одной ноги соломенную сандалию, обмакнул ее в тушь и сказал:
– Пожалуй, так занятней рисовать, чем кистью! – и начертил на фусума большого ворона.
Пошел дальше нищий монах. Стоит на склоне горы другой чайный домик. Отдохнул там монах, выпил чаю и говорит:
– Хозяйка, хочешь, я тебе что-нибудь нарисую?
Снял он сандалию с другой ноги, обмакнул в черную тушь и нарисовал на фусума морского рака.
Рак был совсем как живой: он шевелил хвостом и клешнями.
Множество людей приходило в чайный домик полюбоваться на морского рака. Деньги так и посыпались в кошель к хозяйке.
Прошло время. На обратном пути завернул нищий монах в тот чайный домик, где нарисовал он морского рака.
Стала хозяйка благодарить монаха:
– Вот спасибо вам! Прекрасного рака вы нарисовали. Только больно черен. Сделайте его, пожалуйста, ярко-красным!
– Что же, это дело простое! – ответил монах и выкрасил рака в красный цвет.
«Вот хорошо-то,– с торжеством подумала хозяйка,– теперь я еще больше денег заработаю».
Но красный рак был мертвый. Не шевелил он больше ни хвостом, ни клешнями. И никто уже не приходил на него любоваться.
А нищий монах завернул по пути в тот чайный домик, где он ворона нарисовал.
Хозяйка дома встретила его неласково, начала жаловаться:
– Заляпал своим вороном мои чистые фусума, вконец испортил! Сотри свою картину, да и только!
– Это дело простое,– улыбнулся монах.– Тебе не нравится этот ворон? Сейчас его не будет!
Достал он из-за пазухи веер, раскрыл его и несколько раз взмахнул им в воздухе...
И вдруг послышалось: «кра-кра-кра!» – ворон ожил, расправил крылья и улетел.
Онемела хозяйка от удивления, а нищий монах пошел дальше своим путем.
Чудо материнской любви
Чудо материнской любви.
В старину, в далекую старину, жили на самом краю одного маленького городка старик со старухой. Торговали они сладкими тянучками амэ.
Однажды в темный зимний вечер постучалась в дверь их лавочки какая-то молодая женщина. Стоя за порогом, она робко протянула монету в три гроша.
– Вот, дайте мне, пожалуйста, немного ваших амэ...
– Что ж вы стоите на холодном ветру, госпожа? Заходите, обогрейтесь, пока мы завернем вам покупку.
– Нет уж, я тут постою.
Взяла молодая женщина сверток с лакомством и пропала во мраке.
Пришла она и на другой вечер. Стали старики говорить между собой:
– Кто она такая и почему приходит в такую позднюю пору? Неужели у нее другого времени нет?
На третью ночь женщина пришла снова. А на четвертую старики спохватились: не монетку она им оставила, а сухой листок.
– Ах, обманщица! – заголосила старуха.– Пойди, старик, за нею вслед, она еще не ушла далеко. Кабы у меня глаза были получше, она бы мне не подсунула листок вместо монеты.
– Смотри, у порога комья красной глины... – удивлялся старик, зажигая фонарь.– И откуда только пришла эта женщина? По соседству у нас один белый песок.
Побрел он в ту сторону, куда незнакомка скрылась. Смотрит: отпечатков ног на снегу не видно, только комки красной глины след показывают.
«Да ведь здесь и домов-то нет,– думает старик.– Неужто она на кладбище пошла? Кругом одни могильные памятники».
Вдруг услышал он плач младенца...
«Верно, почудилось мне. Вот и стихло... Это ветер в ветвях свистит».
Нет, опять послышался детский плач, жалобный и глухой, словно из-под земли.
Подошел старик поближе. И верно, кто-то плачет под свежей насыпью могилы...
«Дивное дело! – думает старик.– Пойду-ка я разбужу настоятеля соседнего храма. Надо узнать, в чем тут тайна. Ужели в могиле живой похоронен?»
Разбудил он настоятеля. Пошли они к могиле с заступом.
– Вот эта, что ли? Здесь беременную женщину похоронили тому уж несколько дней,– воскликнул настоятель.– Умерла от какой-то болезни, не дождавшись родов. Да уж не почудилось ли тебе, старик?
Вдруг снова глухо-глухо послышался у них под ногами детский плач.
Стали они поспешно копать заступом. Вот показалась крышка нового гроба. Отвалили они крышку. Видят: лежит в гробу молодая женщина, будто спит, а на груди у мертвой матери живой младенец. И во рту у него сладкое амэ.
– Так вот чем она его кормила! Теперь я все понял! – воскликнул старик.– Велико чудо материнской любви! Нет на свете ее сильнее! Бедняжка сперва давала мне те монеты, что ей по обычаю в гроб положили, а как кончились они, принесла сухой листок... Ах, несчастная, она и за гробом берегла своего младенца.
Тут пролили оба старика слезы над открытой могилой. Разжали они руки мертвой женщины, вынули из ее объятий младенца и отнесли его в храм.
Там он и вырос, там и остался, чтобы всю жизнь заботиться о могиле своей матери, которая так сильно его любила.
Огневой Таро
Огневой Таро
В старину, в далекую старину, жила одна девушка по имени о-Кику. Как-то раз гуляла она в поле позади своего дома и вдруг видит: в земле большая яма чернеется. Никогда такой ямы здесь не было. И откуда только она взялась?!
Наклонилась о-Кику над ямой и заглянула в глубину. Темно там и ничего не видно. Разобрало девушку любопытство. Спустилась она в яму и попала в подземное царство. Идет о-Кику по длинной, длинной дороге, а вдоль дороги растут прекрасные, не виданные на земле цветы. Много ли, мало ли она прошла, вдруг видит – стоят черные ворота.
Постучала о-Кику в ворота: дон-дон-дон. Вышел ей навстречу юноша, красивый собой, но бледный до синевы, в лице ни кровинки. Пригласил он ее зайти в дом.
– Зовут меня,– говорит,– Огневой Таро, а это царство огня. Отец мой был владыкой этого царства, но он умер, и с тех пор черти не дают мне покоя. Терплю я жестокие муки, и кто меня от них освободит, не знаю...
Пожалела девушка Огневого Таро и осталась с ним.
На другое утро собрался юноша уходить и наказывает ей:
– Не вздумай подсматривать, куда я иду. Жди меня здесь, в этой комнате. Никуда отсюда не выходи.
Отодвинул он фусума в сторону, снова за собой задвинул и ушел в глубь дома.
А в самых дальних покоях кто-то шумит, и галдит, и гремит железом.
Не выдержала о-Кику, выглянула потихоньку. И что же она увидела? Страшные черти раздели юношу догола, растянули на железной решетке и подвесили над огромным очагом. Корчится юноша в пламени. Уж когда совсем почти жизни в нем не осталось, приказал старший черт:
– На сегодня довольно.
Вынули черти юношу из огня.
От ужаса девушка чуть разума не лишилась. Задвинула она потихоньку фусума и вернулась назад в комнату.
На другое утро юноша сказал ей:
– Нынче я опять проведу весь день в дальних покоях дома. Тебе, верно, тоскливо одной... Погуляй в саду, там есть чем полюбоваться. Вот тебе тринадцать ключей от тринадцати кладовых. Двенадцать кладовых можешь отпереть, а в тринадцатую не входи. Еще мой покойный отец запретил ее открывать. Я и сам никогда там не бывал. Слышишь? Не вздумай открыть тринадцатую дверь!
С этими словами Огневой Таро вручил девушке связку черных ключей, а сам опять ушел во внутренние покои.
С тоской в сердце вышла о-Кику на двор. Стоят во дворе рядышком тринадцать каменных кладовых, обклеенные бумагой.
Захотелось девушке поглядеть, что в них спрятано. Отперла она ключом первую кладовую. А как увидела, что в ней, все на свете позабыла.
В первой кладовой праздновали Новый год.
Множество маленьких человечков в парадных накидках с гербами украшали новогодние сосны*, а крошечные девочки в ярких платьицах подбрасывали мячики с перьями**. Весело там было и шумно.
Во второй кладовой стоял февраль. Цвели, благоухая, сливы. Крошечные мальчики пускали по ветру воздушные змеи.
А что же было в третьей кладовой? Там справляли Праздник цветения персиков. Девочки, ростом с пальчик, нарядные и веселые, любовались великолепно разряженными куколками величиной в горошину.
В четвертой кладовой светило апрельское солнце. Седобородые карлики, ведя за руку своих внуков, чинно шли в храм по случаю дня рождения Будды.
А в пятой кладовой? О-Кику не терпелось заглянуть в пятую кладовую.
Там стоял теплый май. В синем небе плавали, как живые, пестрые карпы***, а крошечные мальчики, весело распевая, устилали кровли домов цветущими ирисами. В парадных покоях красовались куклы-воины с ноготок величиной.
В шестой кладовой солнце сияло жарче. На берегу прозрачной реки заботливые хозяюшки-карлицы усердно мыли белье. А за рекой виднелись рисовые поля. Крестьяне и крестьянки, такие маленькие, что можно было каждого посадить на ладонь, пели песни, высаживая рядами зеленые ростки риса****...
О-Кику отперла дверь седьмой кладовой и увидела ясное звездное небо. То был вечер «Встречи двух звезд»*****. Дети карликов привязывали к листьям бамбука тоненькие полоски разноцветной бумаги с надписью «небесная река» и много других украшений.
Наглядевшись вдоволь, о-Кику отперла дверь восьмой кладовой.
Там была ночь осеннего полнолуния******. Крошечные дети любовались светлой луной, а перед ними на столиках, лежали пестрыми горками яблоки и груши, не крупнее лесной земляники.
Луна, похожая на большой круглый поднос, пристально смотрела с неба на рисовые колобки-данго.
О-Кику заглянула в девятую кладовую. Там все было красное и золотое. Карлики, опираясь на посох, неторопливо гуляли по горам. То подымались они по крутому склону, то спускались в глубокую долину, любуясь осенними кленами.
Пришла очередь десятой кладовой. Там стоял октябрь. Карлики, взобравшись на деревья, трясли изо всей силы ветви, и на землю градом сыпались спелые каштаны. Весело было смотреть, как дети собирают их в корзины.
О-Кику открыла одиннадцатую кладовую. Навстречу ей потянуло холодным ветром. Вся земля была покрыта мелкой россыпью первого инея. Под каждой застрехой висели сушеная хурма и редька. Крошечные крестьяне молотили рис, радуясь богатому урожаю.
В двенадцатой кладовой – было царство снега. Куда ни взглянешь – глубокие сугробы. Дети веселятся, играют в снежки, лепят снежных человечков...
Вот и еще одна кладовая. Но Огневой Таро строго-настрого запретил отпирать тринадцатую дверь. Держит о-Кику черный ключ в руке... И не велено входить, а хочется.
Думает девушка, открыть или не открыть, а сама шаг за шагом, шаг за шагом, все ближе к двери, словно тянет ее что-то...
Вложила девушка ключ в замочную скважину, пробует повернуть, но заржавел замок, не поддается. Насилу-то насилу отперла она дверь и вошла в кладовую.
Эта кладовая не похожа была на все остальные. Не было в ней ни карликов, ни праздничных зрелищ. Попала о-Кику в богато убранный покой. Оглянулась она вокруг и видит: на полочке в парадной нише стоит шкатулка, покрытая черным лаком. Захотелось о-Кику посмотреть, что в ней спрятано. Приоткрыла девушка крышку и заглянула.
Лежат в шкатулке два красных шара. Словно из стекла они сделаны, да только мягкие. Что бы это могло быть? Сунула о-Кику шкатулку за пазуху и выбежала из кладовой. А солнце уже высоко поднялось. Захотелось девушке пить. Видит она: в саду бежит ручеек. Наклонилась о-Кику над ручьем, пригоршню воды зачерпнула.
В чистой воде, как в зеркале, были видны прибрежные деревья, а на одном из них что-то пестрое шевелилось... Подняла она голову. Огромная змея обвилась вокруг ветки сосны и смотрит на нее, сверкая глазами.
Не помня себя от страха, перепрыгнула о-Кику через ручей и бросилась бежать. И в тот же самый миг приоткрылась у ней за пазухой шкатулка, выкатился оттуда один шар и упал в ручей. Но девушка с перепугу ничего не заметила.
Вбежала она в дом, а навстречу ей идет Огневой Таро.
Рассказывает она ему, какие чудеса видела в двенадцати кладовых, а про тринадцатую ни слова. Слушает ее юноша и улыбается.
Вдруг раздался топот и гам. Высыпала из глубины дома ватага чертей.
Затряслась от страха о-Кику, а черти низко ей поклонились и говорят:
– Добрый вечер! Благодаря вам нашли мы один глаз нашего главного военачальника. Змея все нам рассказала... Наш военачальник повелел, чтобы предстали вы оба перед его лицом.
Повели черти юношу с девушкой к своему главарю. А у того лишь один-единственный глаз сверкает во лбу красным огнем, вместо другого – пустая глазница.
– Великое вам спасибо! – склонил главный черт свои рога перед ними.– Тому уж несколько десятков лет, как покойный отец твой, юноша, разгневался на меня за одно недоброе дело и лишил меня обоих глаз. С тех пор я долгие годы ходил слепым. В отместку за это я и мучил тебя немилосердно. Но сегодня у меня большая радость, один глаз нашелся. Отдайте же мне и второй. Я больше ничем вас не потревожу. Если будут у меня оба глаза, мне и сокровищ никаких не надо. Все вам подарю, только верните мне второй глаз!
Слушает Огневой Таро и ничего не понимает. Спросил он у девушки:
– Ты от меня ничего не скрыла?
– Да, правду сказать, я нарушила твой запрет, отперла тринадцатую кладовую. А в ней стояла шкатулка с двумя красными шарами... Не знала я, что это глаза черта. Положила я шкатулку себе за пазуху, да увидела змею возле ручья и, сама не знаю как, уронила один шар в воду.
Обрадовался военачальник чертей:
– Вот, вот, этот самый глаз. Отдай же мне другой, прошу тебя!
Вынула девушка из-за пазухи шкатулку и отдала черту второй красный шар, а черт сейчас же вставил его себе в пустую глазницу. Засверкали оба его глаза, словно два огня.
На радостях одарил он о-Кику и Огневого Таро несметными сокровищами.
Поженились юноша с девушкой. Весело им жилось, ведь они каждый день могли любоваться всеми временами года.
Желаю счастья! Желаю счастья!
*Сосна - традиционный атрибут Нового Года.
** - Новогодняя игра, заключавшаяся в подбрасывании нарядной ракеткой пестрого шарика.
*** - В праздник "Танго-но-секку"(праздник первого дня лошади) над домами, где были сыновья, поднимали на шестах пестрых матерчатых карпов - символ стойкости.
**** - Речь идет о празднике "тауэ" - посадке риса.
***** - праздник перекликается в древней китайской легендой о двух звездах - Ткачихе и Пастухе(Веге и Альтаире). Согласно этой легенде, Небесная Ткачиха былаочень трудолюбива, день и ночь ткала она "небесное покрывало".Небесный Правитель выдал свою дочь замуж за ее любимого - Небесног оПастуха, который жил на другом берегу Небесной Реки(Млечног оПути).
Но поженившись, влюбленные забыли о своих обязанностях. и тогда разгневанный Небесный Правитель разлучил их и разрешил видеться лишь разв году - в ночь на 7-й день 7-го месяца.
****** - речь идет о народном празднике любования Луной.Ноппэрапон
Ноппэрапон.
В прежние времена холм Хоккэдзака возле города Кумамото был тихим и пустынным местом.
Как-то раз прошел слух, что там появляется ведьма-оборотень.
На самой вершине холма и у его подножья стояли два чайных домика, очень похожих друг на друга.
Каждый путник, раньше чем попасть в Кумамото, непременно заходил в чайный домик на вершине холма. Попивая горячий чай, радостный и веселый, он поглядывал вниз на город. А покидая Кумамото, путник непременно заходил в домик у подножья холма и за чашкой чая мысленно прощался с городом.
Как-то раз один человек дал обет посетить тысячу храмов. После долгих скитаний шел он в Кумамото.
На вершине холма паломник остановился и вздохнул с облегчением, увидев внизу крыши города. «Дай немного отдохну»,– подумал он и зашел в чайный домик.
Видит паломник: стоит спиной к нему в глубине дома какая-то женщина и трудится над чем-то. Попросил путник у нее, поправляя завязки на своих дорожных сандалиях:
– Хозяйка, дай мне чего-нибудь горячего.
– Сейчас, сейчас,– отозвалась женщина, не оборачиваясь.
Захотелось паломнику с ней разговориться. Тут пришел ему на память один слышанный им в дороге рассказ.
– Послушай, хозяйка, это ведь холм Хоккэдзака?
– Да, как же, как же, он самый и есть.
– Слышал я, что в прежнее время здесь ведьма-оборотень водилась. Ну, а теперь появляется она здесь?
– Появляется, частенько ее видят!
– Хо! Скажите! Ну, а какова она видом? – спрашивает любопытный паломник, поглядывая на хозяйку.
– Ведьма-то? Какова она видом? А вот такая!
И с этими словами круто повернулась к гостю. Взглянул он на нее и, завопив от ужаса, бросился вон из чайного домика, позабыв о своем дорожном мешке.
У женщины вместо лица был, что называется, ноппэрапон – гладкий шар без единой отметины. Не было на нем ни глаз, ни бровей, ни рта, ни носа.
Мчится паломник вниз по холму. Добежал до подножья и влетел почти без памяти в другой чайный домик. Задыхаясь, ухватился он за столб посреди домика, опомнился немного и кое-как добрел до скамейки. Смотрит: в чайном домике тоже стоит спиной к входу какая-то женщина и трудится над чем-то.
Стал он ей рассказывать дрожащим голосом про то, что с ним случилось.
– Ух, и набрался же я страху! Первый раз в жизни видел ведьму. А ты, хозяюшка, неужели не боишься жить в таком страшном месте?
– Я-то? Вот уж нисколько,– отвечает женщина, не оборачиваясь.
– Неужели! А я так чуть не умер от страха. Стоит вспомнить, так сразу холод пробирает.
Вдруг женщина в глубине дома спросила:
– А ведьма эта поди на меня похожа! – и повернулась к путнику. Взглянул он на хозяйку, а у нее тоже вместо лица – ноппэрапон – ни глаз, ни рта, ни носа, словно рыбий пузырь на шее качается.
У путника от ужаса встали волосы дыбом. Трясясь всем телом, стуча зубами, выскочил он опрометью из чайного домика и помчался к городу, прочь от страшного холма.
А вот что еще рассказывают в городе Кумамото. Возле храма Хоммёдзи есть пустынная поляна. Как-то раз поздно ночью шел по ней один человек с фонарем в руках. И попался навстречу ему паломник.
– Постой минутку, посвети мне фонарем,– просит паломник.
– Зачем тебе?
– Да у меня ноговицы спустились, надо их хорошенько подтянуть.
– Что ж, посвечу, дело не трудное.
Поднес прохожий фонарь к самым ногам паломника, а у того на голых икрах множество страшных глаз так и сверкают. Уставились они все, не мигая, на него. Кинулся прохожий бежать. Бежал, бежал, вдруг увидел одинокий домик. То была харчевня, где по ночам лапшой торгуют. Бросился прохожий к хозяину харчевни, от страха так в него и вцепился.
– Что с тобой стряслось? – спрашивает хозяин.
– Ах, ужас такой, опомниться не могу! Встретил я сейчас паломника. Попросил он посветить ему фонарем. Дескать, ноговицы у него спустились. Посветил я ему, а у него на голых икрах всюду глаза, глаза, глаза... И все сразу на меня вытаращились! И не помню, как сюда добежал! – задыхаясь, рассказывает прохожий.
– Вытаращились, говоришь? Вот так или еще сильнее?
Тут хозяин обнажил свои ноги и показал их прохожему.
Взглянул прохожий, а у хозяина на икрах тоже сверкают страшным светом множество глаз – еще страшнее, чем у паломника.
Тут, говорят, подкосились у прохожего ноги. Упал он и только к утру опомнился.
Вот что в старину бывало.
Дворец Королевы Кошек
Дворец Королевы Кошек.
У огневой горы Асо́ несколько вершин. Одна из них зовется Нэкодакэ́ — Кошачьей горой.
В старину жила на ее склоне королева кошек. Каждый год в ночь накануне праздника Сэцубун* собирались к ней с поздравлением все почтенные кошки из соседних селений. В это время повсюду на этой горе можно было услышать кошачье мяуканье. Иные даже видели торжественное шествие кошек.
Как-то раз шел там по тропинке один запоздалый путник. Начало уже смеркаться. Как ни торопился он, а до конца пути еще было далеко. Кругом одни пустынные луга тянутся, сухой ковыль шуршит.
Путник уже был не в силах ни повернуть назад, ни идти дальше, так он устал. Жутко у него было на душе, да и голод давал себя знать. Сел он на тропинке посреди высокого ковыля и начал растирать одеревеневшие от ходьбы ноги.
— Ах, если бы где-нибудь здесь найти приют на ночь! — вздохнул путник. Солнце зашло за края гор, и вокруг сразу потемнело.
Вдруг услышал он где-то над собой человеческие голоса.
«Значит, тут неподалеку есть жилье»,— подумал путник. С трудом поднялся он на ноги и заковылял в ту сторону, откуда слышались голоса. Вскоре увидел он высокие ворота, а за ними великолепный дом.
«Кто бы мог подумать! Здесь — в такой глуши — и такие богатые палаты! — удивился он.— Может, пустят меня переночевать на одну ночь...»
И путник смело вошел в ворота. У входа в дом он окликнул хозяев. Выглянула на его зов какая-то женщина, как видно, служанка.
— Я сбился с пути, а на дворе уже темно. Позвольте мне переночевать здесь.
— Милости просим,— ответила женщина тихим ласковым голосом.— Заходите в дом,— и провела его во внутренние покои. Оставшись один, путник вытянул свои усталые ноги и снова начал растирать их. Голод все сильнее мучил его. Подождал он, подождал и снова позвал хозяев.
Тут вышла к нему другая женщина и склонилась перед ним в таком низком поклоне, что спина у нее стала совсем круглая.
— Прости меня, но я с самого утра ничего не ел. В глазах темно. Не найдется ли у вас поужинать?
— Не извольте беспокоиться, сейчас подам. А может, тем временем хотите выкупаться? Горячая вода в чане готова,— услужливо предложила женщина. Указала она ему, как пройти в баню, и удалилась.
Путник, очень довольный, встал с места, чтобы идти в баню. Вдруг вошла в комнату еще одна женщина, не первой молодости. Поглядела она ему в лицо и ахнула от изумления. Потом, с опаской оглядевшись по сторонам, дружески с ним заговорила:
— Тебе, верно, не в догадку, кто я такая, но я-то тебя сразу признала. Скажи, как ты сюда попал?
Странно это показалось путнику. Незнакомая женщина разговаривает с ним, словно старая приятельница! Начал он ей рассказывать, как заблудился в горах.
Вдруг женщина шепнула ему:
— Сюда вам, людям, ходить нельзя. Здесь для вас гиблое место. Беги отсюда без оглядки, не то пропадешь!
— А что здесь может случиться со мной плохого? — удивился путник.
Замялась женщина:
— Не хочу я ничего дурного говорить про этот дом. Одно скажу: скорей убегай, спасайся! — повторила женщина, и так сердечно да ласково! Нельзя было ей не поверить.
— Ну что ж, послушаюсь тебя, уйду, коли так. Но нельзя ли мне сначала хоть поужинать, ведь я с голоду умираю. Да не худо было бы и отогреться в горячей воде,— начал было путник, но женщина еще больше встревожилась.
— Не должна бы я тебе ни слова говорить, но пять лет тому назад, когда я еще жила у своих хозяев, ты очень любил меня. Бывало, вечером вылезу я из-под плетня по дороге к себе домой, а ты меня и по головке погладишь, и посадишь на колени, и за ушком почешешь. Я не забыла твоей ласки. Ведь я та самая пестрая кошка, что, помнишь, жила у твоих соседей. А здесь дворец нашей королевы. Если ты поешь тут и выкупаешься, то все тело у тебя обрастет шерстью и превратишься ты в кота. Понял теперь?
Вконец испугался путник. Поблагодарил он женщину от всей души и бросился опрометью вон, но, видно, успели пронюхать об этом в доме. Погнались за ним по пятам три молодые девушки с ушатом воды.
Бежит путник из последних сил, падая и спотыкаясь. Добежал он до крутого спуска в долину и оглянулся. Видит: вот-вот его настигнут. Не помня себя от страха помчался он стремглав вниз с горы. Тут схватила одна из девушек черпачок и плеснула на него сверху горячей водой. Но путник уже был далеко. Всего лишь несколько капель до него долетело. Одна упала ему на шею под самым ухом, а две-три на его голые икры.
Наконец добрался путник до города, а оттуда благополучно вернулся к себе домой.
Первым делом спросил он у соседей, куда делась их пестрая кошка. Ушла, говорят, из дому и не вернулась. Стали подсчитывать, когда она пропала. Оказалось, ровно пять лет назад.
Скоро стал тот человек замечать, что растут у него клочки кошачьей шерсти на шее возле уха и на ногах, всюду, куда попали брызги воды. Часто он говаривал потом:
— Помедли я еще немного, непременно попал бы в свиту королевы кошек.
*Сэцубу́н — праздник весеннего солнцеворота. В этот день, чтобы отогнать злые силы, в домах рассыпают бобы, приговаривая: «Черти — вон, счастье — в дом». К воротам прикрепляют с этой же целью ветки остролиста с подвешенными к ним головами иваси.
иллюстрации взяты
отсюда